Адвокатура глазами мэтра российской адвокатуры

Недавно в г. Киеве прошел творческий вечер известного московского адвоката Генриха Падвы, впервые выступавшего на Украине. Был затронут очень широкий перечень тем — от текущего состояния российской адвокатуры и ее грядущего реформирования до деятельности суда присяжных. А участники творческого вечера в полной мере воспользовались возможностью задать известному адвокату вопросы, как спросить совета в специфической правовой ситуации, так и прояснить темы, животрепещущие для широкого круга юристов, — и каждый ответ подкреплялся яркими иллюстрациями из практики адвоката с более чем 50-летним профес­сиональным стажем.

Предлагаем вашему вниманию наиболее интересные извлечения из выступления Генриха Падвы.

«В настоящее время в России единой адвокатуры не существует. В связи с рядом исторически сложившихся причин сфера оказания профессиональных юридических услуг расколота на две части: первая — это «традиционная» адвокатура (в годы советской власти занималась защитой по уголовным делам и в меньшей мере — гражданским делам, корпоративное право практически не существовало, адвокаты также редко привлекались к делам в государственном ведомственном арбитраже), вторая — «консалтинг». Сразу наметился серьезный перекос — хотя в традиционной ­адвокатуре состоит подавляющее большинство юрис­тов (до 90 %), в денежном выражении она охватывает лишь от 5 до 10 % рынка юруслуг. 90—95 % рынка (в денежном выражении) относится к консалтингу, который находится за пределами регулирования закона об адвокатуре и за пределами деятельности адвокатских образований. Возникает множество серьезных проблем: размывается статус адвоката, традиционная адвокатура оказывается невостребованной, она слишком ограничена в своих возможностях, хотя и имеет некоторые преимущества.

На юридическом рынке присутствуют тысячи людей, оказывающих юридические услуги по совершенно вольным правилам — консультировать может кто угодно, даже иногда без юридического образования. Российский рынок юруслуг развивается парадоксально, как нигде более.

Возникла необходимость реформирования адвокатуры, хотя, казалось бы, совсем недавно (в 2002 году) был принят новый закон об адвокатуре, который ныне абсолютно отстал от жизни, который не соблюдается, и адвокатские образования действуют не в рамках этого закона. Нет стандартов качества, нет организационных структур. Все чаще раздаются голоса, как адвокатов, так и других юристов, об объединении всех в единую адвокатскую семью.

Очевидно, что для реформирования необходимо установить общие правила на рынке юруслуг и следить за их исполнением. Один из вариантов — вовлечь в единую адвокатуру всех юристов, это сложно, неодномоментно, а более-менее протяженно во времени. Необходимо прекратить деятельность «самостийных» юристов. Кроме того, обсуждается вопрос, чтобы включить в этот рынок, например, риелторские услуги. То есть любые услуги, которые являются юридическими в очень широком масштабе.

Есть два возможных пути. Первый, как это происходит в большинстве цивилизованных стран мира, — объединение всех практикующих юристов, оказывающих юрпомощь на постоянной основе, в рамках единого профессионального объединения.

Второй путь: существует отдельно адвокатура и остальные юристы (самостоятельный профсоюз). Подобный дуализм, считаю, во вред правосудию и профессии. В долгосрочной перспективе более правильно стратегическое задание реформы адвокатуры — создание единого профессионального сообщества.

Для успешного проведения реформы в адвокатуре надо преодолеть ряд технических барьеров:

— невозможность структурировать деятельность адвокатов в рамках приемлемой организационной формы;

— отсутствие в российском законодательстве фигуры ассоцианта адвокатского образования (был рад услышать, что на Украине де-факто адвокат может работать по найму у другого адвоката). В РФ подобная практика прямо запрещена законом, если адвокаты объединяются в некую структуру, они все являются между собой партнерами. В жизни, конечно, все по-другому — есть адвокаты-партнеры и просто адвокаты (по сути ассоцианты);

В комплексе эти препятствия мешают вхождению в адвокатуру тех консультантов, которые уже сейчас хотели бы стать адвокатами, но не могут открывать свои фирмы или становиться партнерами, а готовы работать ассоциантами.

Вторым этапом реформы является установление преимуществ адвокатского статуса. Объединение всех в рамках единой адвокатуры не должно быть насильственно. Нужно давать привилегии, «пряники», стимулировать переход консультантов в адвокатуру. Привилегии могут быть разными, например, действующим законом адвокату предоставлено право обращаться с запросами в госорганы (другой вопрос, что эта норма фактически не всегда действует, поскольку не обеспечена встречными обязанностями тех структур, в которые адвокат обращается). Остро обсуждается вопрос, чтобы только адвокатам разрешить представительство в суде. Причем инициаторами подобной реформы выступают даже не адвокаты, а, в первую очередь, судьи — суды страдают от распространения неквалифицированных представителей.

В рамках второго этапа надо повысить обучаемость адвокатов (так же, как украинская Высшая квалификационная комиссия адвокатуры обязала адвокатов повышать свою квалификацию). В РФ обсуждается вопрос выдачи адвокатам лицензий на отдельные виды практики — по уголовным делам, в арбитраже и т.д.

Далее, третьим этапом должна стать интеграция в адвокатуру консультантов, ныне не являющихся адвокатами.

Очень острый вопрос о судьбе иностранных юрфирм. В законе об адвокатуре записано, что иностранные фирмы могут оказывать юруслуги в РФ, но только по иностранному праву. Этого, конечно, не происходит. Более того, в проекте нового закона об адвокатуре, который разрабатывается в Минюсте, говорится о том, что надо разрешить иностранным фирмам практиковать российское право, но с определенными ограничениями. Адвокатское сообщество, понятное дело, возражает. Колоссальную часть рынка ­захватила иностранная адвокатура, она значительно больше оказывает юруслуг, чем отечественная адвокатура (в денежном выражении). От этого страдает не только адвокатура, но и государство в целом — прибыль и налоги многих иностранных юрфирм оседают за рубежом».

«Знаю, что часть адвокатов, как черт ладана, боится Министерства юстиции, они уверены, что любое общение, даже просто упоминание, недопустимо: «мы сами самоуправляемы», «сами независимы», и причем тут вообще Минюст. Я придерживаюсь несколько другой точки зрения: всегда отстаивал независимость адвокатуры — но независимость не от жизни, не от страны, не от общества, а профессиональную независимость. Я отстаивал мнение, что никто не может давать указания адвокату, как ему вести дела. Но мы не можем быть независимы от жизни, от законодателя — законодатель решает, каким будет новый закон, предоставлять адвокатам льготы и преимущества или лишать их. У адвокатов нет права законодательной инициативы, борясь и отстаивая свою самостоятельность, мы должны контактировать с Министерством юстиции. Не надо рассуждать примитивно: если мы обращаемся в Минюст, значит, ставим себя в зависимость — мы можем быть независимы, контактируя с ними. Сейчас Минюст возглавляют люди, которые понимают необходимость создания в России независимой, сильной адвокатуры с серьезным статусом, и ведут работу в этом направлении. Почему мы должны отстраняться от этой работы? Мы ­поддерживаем их, они поддерживают нас, иногда спорим — это впервые нас стали слушать: министр, заместитель министра принимают наши некоторые предложения, отстаивают их перед правительством и законодателем. Если Минюст хочет помочь, почему мы должны его от себя отталкивать? Независимость адвокатов не в этом заключается».

«Проблема не в том, что у нас не хватает хороших законов, а в том, что не меняется практика — а она ужасна. К примеру, судебное заседание в кассационной инстанции, где якобы должны решаться вопросы, как правило, фикция. Вопрос решается кабинетно, не на основании услышанного в судебном заседании, и, как правило, до него. Есть данные исследования, что в РФ 90 % всех дел решаются до рассмотрения коллегией судей кассационной инстанции. В моей практике был показательный случай — ознакомляясь в Верховном суде (ВС) РФ с материалами дела, я увидел определение коллегии судей ВС РФ (об оставлении кассационной жалобы без удовлетворения), уже даже подписанное судьей-докладчиком. То есть в судебном заседании должны были исполнить формальный ритуал подписания этого определения еще двумя судьями коллегии. Я не знал, что делать. Первое желание — устроить скандал, пойти к заместителю председателя суда. Но я оценил последствия такого шага — нужно всегда думать об интересах доверителя. Какие последствия — заместитель председателя накажет судью-докладчика, не за то, что она написала определение заранее, а за то, что оно попало в материалы дела. Конечно, приговор моему подзащитному будет усилен (надо доказать, что все верно), конечно, меня возненавидит судейское сообщество, которому станет известно, что Падва — кляузник. Что делать? Сфотографировать, а потом где-то обнародовать? Но что это даст? Я поступил, думаю, что правильно — взял то дело (вместе с определением) и отправился в кабинет к судье-докладчику (тогда был период, когда адвокаты могли заходить в кабинеты судей, ныне это крайне затруднительно), зашел и говорю: «Следите, чтобы секретари, выдавая дело, следили за тем, что они выдают», — показываю ей это определение, и меня одолевает дикий страх, что ее хватит инфаркт: она покрылась красными пятнами, у нее задрожали руки. «Я, конечно, не буду никуда жаловаться», — говорю, оставляю дело и ухожу. Через некоторое время в судебном заседании она докладывает по этому делу, суд внимательно заслушивает мои аргументы, выходит в совещательную комнату и принимает решение, в котором удовлетворяет все, что я просил. Думаю, я поступил мудро. Я помог клиенту. Истина всегда конкретна, одно дело — общие интересы и совсем другое — интересы клиента: сделай все, чтобы ему помочь, не думай в данный момент о судьбе правосудия, разговаривать об этом надо на таких вот встречах».

«Адвокаты — народ очень талантливый, и нельзя как-то обобщить их попытки обойти закон, злоупотребить правом — случаются удивительно хитроумные способы. Адвокатам приходится изощряться, если прямым путем не получается достичь желаемого. Помню, по одному невероятно одиозному делу в качестве доказательства фигурировала запись ряда фотографий, на которых было видно, что нашему клиенту подбросили наркотики. Сторона обвинения никак не желала предоставить эту запись («потерялась») и приобщить ее к делу. Мы несколько раз заявляли ходатайства об истребовании доказательства, но суд их отклонял. Эта пленка попала нам в руки, но мы не могли передать ее суду, поскольку не могли объяснить ее происхождение. Мы поступили следующим образом — «слили» пленку одной газете, и та опубликовала часть фотографий. После этого на вполне законных основаниях истребовали пленку у редакции газеты. Экспертизы подтвердили достоверность пленки. Наш подзащитный был оправдан».

«Надо смотреть правде в глаза. Мы иногда объясняем свою собственную беспомощность тем, что нам мешают, создаются препятствия Минюстом или другой властью. Уверен, что при мужественной, серьезной и честной позиции все это было возможно даже во времена СССР. В моей практике были тяжелейшие ситуации, когда существовала угроза, что меня выгонят, устраивались провокации. Например, я сижу в процессе, защищаю коллегу-адвоката, приходит свидетельница, дает показания (достаточно ложные и очень тяжелые для моего подзащитного), а в конце говорит: «А вообще ко мне вчера приходил человек, я его раньше не знала. Такой с бородкой, курчавыми волосами, среднего роста и предлагал изменить показания». А потом с подачи прокурора, глядя на меня, говорит: «Вот очень на него похож, и ботиночки я узнаю, точно он». Мой подзащитный потом долго вспоминал: «Ты тогда быстро спрятал ботинки». Это была чистейшая клевета, мне удалось это доказать в том же заседании. Я стал допрашивать эту женщину, она назвала конкретное время, и я представил абсолютно неопровержимое алиби — в то время я выступал с докладом на собрании, на котором присутствовало много людей, в том числе и из партийных органов.

Был еще более серьезный эпизод. В г. Ижевске я принимал участие в деле В.С. Высоцкого. Меня срочно потребовал к себе мой подзащитный и рассказал, что у него изъяли письмо соседа по камере, которое тот попросил передать через адвоката «на волю». А в письме содержались руководящие указания подельщикам, чтобы его «отмазать». Допрошенный судом этот сокамерник показал, что не первый раз передает письма через меня. Я использовал весь профессионализм, опыт, если хотите — талант, и разоблачил этого человека — это был «стукач», заключенный, уже отбывающий срок и специально переведенный в СИЗО, чтобы выполнять роль «наседки».

Вот так приходилось работать, несмотря ни на какое Министерство юстиции».

«Когда ко мне обратились по делу Ходорковского, я категорически отказался, поскольку знал, что дело это заангажированное, заказное, с очень большой долей политической составляющей. И участвовать в спектакле не хотелось. Однако просьбы продолжались, я встретился с Михаилом Ходорковским, и он мне объяснил, что понимает: реально ему никто не сможет помочь, я ему нужен, чтобы в процессе были услышаны слова правды, и чтобы их произнес достаточно известный и авторитетный человек. Тогда я согласился взяться за это дело. На первых порах в судебных заседаниях было ужасно, вы не представляете, сколько понадобилось нервов, чтобы все вытерпеть. К примеру, мы пригласили специалиста — профессора со всеми регалиями, заслуженного ученого, глубоко пожилого человека. Он давал заключение по экономическим вопросам, что в данном случае никакого ущерба не было. Суд начал над ним издеваться. Это продолжалось, наверное, целый день. Он уехал практически в истерике, сказав, что никогда в жизни в суде не появится. Адвокаты фактически ничего не могли сделать — сильный, властный председательствующий, с одной стороны, делала вид, что все хорошо, «уважаемый Генрих Павлович», удовлетворяла некоторые наши ходатайства, а потом издевалась над свидетелями защиты. И прозвучал известный вам оглушительный приговор. Представьте, фигурировал в деле один документ — никем не подписанный, и даже подпись не расшифрована, документ ни от кого. Обвинение утверждало, что этот документ подписан Лебедевым (одним из обвиняемых). В судебном заседании мы просили огласить этот документ и удостоверить, что он никем не подписан. Суд удостоверил. В судебных дебатах об этом много говорилось, поскольку упомянутый документ освещал одно важное обстоятельство. Группой адвокатов в предложении по делу была изложена наша позиция в отношении данного документа. Тем не менее, в решении суда сказано, что определенное обстоятельство подтверждается именно этим документом, подписанным Лебедевым…»

«Я ярый сторонник суда присяжных. Перефразируя Черчилля: «Это ужасный суд, но это лучшее, что создано человечеством». Суды присяжных выносят чудовищные приговоры, как оправдательные, так и обвинительные. Каков народ — такой и суд. В суде присяжных хоть чего-то можно добиться, и процент оправдательных решений на порядок больше, чем в обычных «коронных» судах. Каждый оправдательный приговор вызывает бурю эмоций в силовых структурах, и от него постепенно отбирают отдельные категории дел. Силовые структуры не привыкли, что надо доказывать суду, не могут убедить присяжных, соответственно, те выносят оправдательные вердикты, причем иногда по совершенно нелепым обстоятельствам. Приведу пример: недавно закончили процесс, где у обвинения были достаточно шаткие позиции. В суде присяжных прокурор ничего бы не смог доказать. Изначально дело квалифицировалось как взяточничество и должно было рассматриваться судом присяжных, но в последний момент было переквалифицировано на мошенничество и передано в общий суд. Как адвокаты, мы не могли возражать на переквалификацию дела по более мягкой статье, хотя в суде присяжных спокойно могли добиться оправдательного приговора. Силовые структуры боятся суда присяжных».